Частный детектив Выпуск 4 - Страница 160

160

Судья Ховисон покинул зал заседаний, и одновременно в зале возник гул голосов. Мейсон повернулся к Виктории Брэкстон:

– Вы дотрагивались до шкатулки с драгоценностями?

– Да. Мне было любопытно. Я спросила о ней Натана. Он провел меня вниз и открыл секретер. Когда мы возвращались наверх, он оставил ее на секретере. В то время я одна касалась шкатулки, другие это сделали позже.

– Кто – другие?

– Как же, это Джим и Джорджиана.

– Вы видели, как они дотрагивались до шкатулки?

– Нет, но когда они спустились вниз, Джорджиана спросила меня, почему шкатулка с драгоценностями Элизабет Бейн не заперта. Поэтому если они видели ее, то должны были дотронуться до нее. Джорджиана любопытна до невозможности.

– А Натан Бейн дотрагивался до нее, когда он передавал ее вам, не так ли?

– Как же, конечно. Я об этом не подумала.

– А кто положил ее снова в секретер? Он?

– Думаю, экономка.

– Словом, старая как мир история, – саркастически заметил Мейсон. – Каждый в доме дотрагивался до шкатулки, все подходили к секретеру, но окружного прокурора все это мало волнует, так как ему нужно во что бы то ни стало доказать вашу виновность. И он сознательно накручивает перед перерывом эмоции до кульминационной точки, с тем чтобы ощущение вашей виновности сохранилось у присяжных до завтрашнего заседания. Как бы ни призывал судья Ховисон к объективности, это ощущение останется. Впрочем, так происходит всегда, когда доказательством по делу является флюоресцентный порошок. Случай выглядит таким драматичным, светящиеся кончики пальцев так убедительны, что все теряют разум. Скажите, а не мог ли Натан Бейн открыть дверь спальни жены, взять таблетки с блюдца и подложить отравленные?

– Нет… не думаю, по крайней мере, не в моем присутствии.

– Блюдце находилось рядом с дверью?

– Да. Если бы он открывал дверь и заглядывал, он мог бы подменить, но он не заглядывал. Но не мог ли он подменить их, когда они были у Нелли Конуэй в том пузырьке?

– Не забивайте себе голову этим, – прервал ее Мейсон, – я уже думал о такой вероятности и постараюсь раскрутить эту гипотезу при перекрестном допросе Бейна. Именно сейчас я хочу получить от вас ответ на один конкретный вопрос: не мог ли Натан Бейн подменить таблетки после того, как Нелли Конуэй при вас положила их на блюдце рядом с кроватью вашей сестры?

– Нет, это невозможно.

– А когда вы дотрагивались до шкатулки и прикоснулись, таким образом, к флюоресцентному порошку?

– Это было около пятнадцати минут четвертого утра. Мы сели в самолет в 1.45 и добрались домой около половины третьего ночи.

– И вы сразу же пошли в комнату Элизабет?

– Совершенно верно.

– Все трое?

– Да.

– Не вешайте носа, – приободрил ее Мейсон, когда заместитель шерифа взял ее за руку.

– Не беспокойтесь, – ответила она и направилась за полицейским к выходу для арестованных.

Джим Брэкстон и его жена ожидали Мейсона у барьера, отделяющего адвокатов и служащих суда от остальной части зала.

Джорджиана первой начала разговор.

– Этот грязный лицемер, – затараторила она, – сидит там с невинным видом и, что еще хуже, уходит с таким же видом. Я говорила вам, мистер Мейсон, он… гадина, жирная, мерзкая гадина! Вот кто он такой – гадина.

– Успокойтесь, – сказал Мейсон. – Не стоит так волноваться – это поднимает кровяное давление.

– Сидит там и лжет, чтобы выкарабкаться. Он сговорился с этой Нелли Конуэй, и они оба рассказывают басни присяжным, стремясь внушить, что только Викки могла вручить это лекарство. Мистер Мейсон, вы просто обязаны что–то сделать, не дать им ускользнуть от ответственности.

– Я сделаю все, что в моих силах, – заверил Мейсон.

– Мы все знаем, кто убил Элизабет. Натан Бейн – вот кто, и он с этой ведьмой Конуэй состряпал версию, которая на бумаге выглядит без сучка и задоринки и способна усыпить подозрения членов жюри. Мистер Мейсон, мы–то знаем настоящего Натана Бейна, он вовсе не такая невинная овечка, какой старается прикинуться. Он довольно–таки неглуп, эгоистичен, хитер, невероятно хитер, но умеет притвориться и так поговорить с людьми, что им кажется, что он искренне говорит о самом задушевном, скрытом глубоко в сердце, что он обнажает свои самые сокровенные думы. А в действительности его самые что ни на есть заветные мысли так же непроницаемы и черны, как… как чернила в чернильнице.

– Однажды я полностью вывернул его наизнанку, – сказал Мейсон. – Возможно, я сумею сделать это и на сей раз, но сейчас его весьма профессионально натаскали.

– Вот в чем фокус, – сказала она, – он сам подготовил окружного прокурора. Они вместе разыгрывают большое шоу.

– Разумеется, он подыгрывает, но представлять это сговором, по–моему, слишком, – вставил Мейсон.

– Разве вы не могли выразить протест по поводу всей этой лицемерной чепухи? – скромно вступил в разговор ее супруг.

– Конечно, мог, – ответил Мейсон, – но я хотел, чтобы они разговорились. Чем больше этой чепухи он навешивает на присяжных, тем шире у меня диапазон действий при перекрестном допросе. Чем больше бы я им препятствовал, тем больше присяжные подозревали бы, что мы боимся полного обнародования всех фактов по этому делу.

– Не слишком полагайтесь на перекрестный допрос с окружным прокурором, – порекомендовала Джорджиана. – Он к этому приготовился. Они, видно, столько репетировали друг с другом этот допрос, что даже чуть–чуть перебарщивают. Словом, два сапога – пара, я имею в виду, рыбак рыбака видит издалека. Просто какой–то актерский дуэт. Если бы вы знали, каков Натан в действительности, а затем взглянули на него в свидетельской ложе, вы по–другому оценили бы его.

160