Частный детектив Выпуск 4 - Страница 2

Рация оставалась включенной. И тут, в третий раз за этот вечер, менее чем через 15 минут с тех пор, как я слушал ту грустную песню в последний раз, певец запел ее снова: «Моя красная роза стала белой».

Этого нельзя было выдержать. Я сорвал наушники, подбежал к рации и выключил динамик таким резким рывком, что чуть было не сломал выключатель. Вытащив из–под стола бутылку виски и не разбавляя содовой, плеснул его в стакан. Потом снова надел наушники. И вдруг услышал…

– CQR вызывает CQS. CQR вызывает CQS. Ты слышишь меня? Отбой.

Я вцепился в ключ передатчика и микрофон так поспешно, что задел стакан. Виски расплескалось по столу, стакан упал на деревянный пол и со звоном разбился.

– CQS здесь. CQS здесь! – заорал я. – Это ты, Пит? Отбой.

– Я. Придерживаюсь курса и времени. Сожалею, что запоздал со связью, – голос Пита был слабым и далеким, но даже ровный металлический тон микрофона не мог заглушить в нем напряжения и злости.

– Торчу здесь уже несколько часов, – в моем голосе сквозь облегчение проскальзывало раздражение. Когда я почувствовал это, мне стало стыдно. – Что–нибудь не так, Пит?

– Да, неприятности. Какой–то шутник узнал о грузе у нас на борту. А может, мы просто не понравились ему. Он сунул за рацию взрывное устройство. Детонатор и взрыватель сработали, а начинка – гелигнит, тротил или еще какая–то хреновина – не взорвалась. Вышла из строя рация. Хорошо еще, что Барри захватил с собой полный ящик запасных деталей. Он только что отремонтировал рацию.

Мое лицо стало мокрым от пота, руки дрожали. Голос тоже.

– Ты хочешь сказать, что кто–то подложил бомбу и пытался взорвать самолет?

– Да.

– Кто–нибудь ранен? – я с ужасом ждал ответа.

– Успокойся, брат. Только рация вышла из строя.

– Слава Богу. Будем надеяться, что на этом неприятности кончились.

– Ты только не волнуйся, но вот уже 30 минут у нас на хвосте висит сторожевой пес – какой–то самолет американских военно–воздушных сил. Из Барранкильи, должно быть, вызвали эскорт, чтобы присмотреть за нами, – Питер резко рассмеялся. – Ведь американцы весьма заинтересованы в грузе, который у нас на борту.

– Что это за самолет? – я совершенно растерялся, ведь он не только прошел 200–300 миль до Мексиканского залива, но к тому же еще и перехватил наш самолет без радионаведения. – Тебя предупреждали об этом самолете?

– Нет, но тревожиться нечего, он и вправду американский. Мы только что разговаривали с кем–то из его экипажа. Им все известно и о нас, и о нашем грузе. Это старый «Мустанг», оборудованный дополнительными бензобаками для дальних рейсов. Истребитель не смог бы так долго продержаться в воздухе.

– Понятно, – видно, я, как всегда, волновался без всяких на то оснований. – Какой держишь курс?

– Постоянный 040.

– Где находишься?

Он что–то сказал, но я не разобрал. Прием ухудшился, нарастали помехи.

– Повтори, будь добр…

– Барри сейчас исправляет навигационный прибор. Трудится вовсю. Просит еще минуты две…

– Дай мне Элизабет.

– Привет, Вилко! – Потом пауза, и снова ее голос. Голос женщины, которая была мне дороже всего на свете: – Я очень сожалею, дорогой, что мы так напугали тебя. – В этих словах была вся Элизабет: сожалела, что меня напугала, и ни слова о себе самой.

– У тебя все в порядке? Ты уверена, что у тебя…

– Конечно, – голос ее тоже был отдаленным и еле слышным, но в нем звучали присущая ей жизнерадостность и бодрость. Я слышал их, хотя нас разделяли 15 тысяч километров. – Мы почти у цели. Вижу на земле огни, – минутное молчание, и ее тихий, едва слышный голос: – Я очень люблю тебя, дорогой. Люблю навсегда, навсегда, навсегда…

Счастливый, я откинулся в кресле, расслабился и наконец–то начал успокаиваться. Потом вскочил и уже наполовину наклонился над рацией, как вдруг услышал крик Элизабет и вслед за ним резкий, голос Пита:

– Он пикирует прямо на нас! Ты слышишь?! Этот подонок спикировал прямо на нас. Он открыл огонь и стреляет из всех пулеметов. Он идет прямо…

Голос Пита перешел в какой–то задыхающийся, булькающий стон. Стон прервал отчаянный и мучительный крик Элизабет, и в то же самое мгновенье меня оглушило стаккато взрывающихся снарядов, от которого завибрировали наушники на моей голове. Все это продолжалось не более двух секунд, а то и меньше. Потом тишина: ни пальбы, ни стона, ни крика. Гробовая тишина.

Две секунды. Две секунды, отнявшие все, что было для меня жизнью. Две секунды, оставившие меня в полном одиночестве в пустом, жестоком, разрушенном и бессмысленном мире.

Моя красная роза стала белой.

Это произошло 3 мая 1958 года.

Глава 1

Не знаю, какого именно человека я ожидал увидеть за полированным столом красного дерева. Подсознательно он ассоциировался в моем представлении с аналогичными нелицеприятными персонажами, облик которых возник при чтении книг и просмотре кинофильмов. Это происходило в те далекие времена, когда было достаточно свободы для подобного времяпрепровождения, когда книги читались, а фильмы смотрелись без разбора. Единственные отклонения в наружности судей, служащих в соответствующих заведениях юго–востока Соединенных Штатов я усматривал в их весе: одни – высушенные, худосочные и жилистые, а другие – с тройными подбородками и соответствующим этим подбородкам обилием мяса и жира на теле. Как правило, судья оказывался пожилым человеком, одетым в белый помятый костюм и бывшую когда–то белой, но потерявшую свежесть рубашку. На шее обычно повязан галстук в виде шнурка от ботинок, на голове красовалась панама с цветной лентой. Лицо чаще всего красное, нос сизый, и, конечно, судью украшали серебристые, в стиле Марка Твена, усы с опущенными концами, облитые водой из сифона, мятной водкой или чем–то еще, что они употребляют в местах, подобных судам. Выражение лица равнодушное, осанка аристократическая, моральные принципы высокие, а интеллект весьма умеренный.